И в один из солнечных дней в первых числах мая, когда река набухла от весенней влаги и вроде бы даже вспучилась посредине ледового панциря, люди в ближайших к реке населённых пунктах услышали хлёсткий, как выстрел орудия грохот, переходящий в гулкие перекатывающиеся вдаль, и возвращающиеся раскаты, похожие на летний гром. Гром, идущий ни сверху – с неба, а передающийся по земле, по её земной тверди, как будто даже почва качнулась под ногами. Зазвенели стёкла в окнах домов, посуда на полках, залаяли собаки.
– Река пошла!
Её было не узнать. Вся ширина ледового покрова от берега до берега покрылась множеством трещин. Лёд продолжал трескаться, стреляя вверх и в стороны мелкими кусочками. И над всем ледяным полем солнечные лучи, переламываясь в искрящихся ледяных брызгах, создавали причудливую радугу цветов. Грохот стоял неимоверный! Вся эта стреляющая, грохочущая, переливающаяся громада медленно двинулась вниз по течению, неестественная в своём жутком, медленном, одновременном и неудержимом движении. Из-подо льда брызнула вода, мгновенно затопляя прибрежные кусты, шипящими бурунчиками понеслась в низинки и овражки, увлекая за собой мусор и прошлогоднюю листву.
Через несколько часов, спящая долгие, зимние месяцы река, продемонстрировала людям свою неистраченную мощь и силу. Ширина реки увеличилась в несколько раз, она затопила все низменные места, балки и овраги, некогда высокие прибрежные кусты едва выглядывали верхушками из мутных, свирепых волн. Вода лизала железнодорожную насыпь, пыталась выплеснуться на улицы посёлков. Перед взорами стоящих на высоком берегу людей, неслись в бешеном водовороте, постоянно покачиваясь на волнах громадные поля льда. Они с хрустальным звоном сталкивались друг с другом, с шипением лезли на берег, дробились о камни и вновь исчезали в воде, большие льдины, зажатые на перекатах, ломались, вставали вертикально вверх и с грохотом опрокидывались в воду. Всё напоминало долгожданный, большой, неудержимо весёлый, разухабистый праздник.
На следующий день льда стало гораздо меньше, река несла его из верховий. Вот из-за поворота появился кусок зимней дороги с еловыми вешками, дорожной колеёй, клочками упавшего с саней сена, и так же быстро исчез за очередным поворотом. Как в кино перед глазами людей проплыла большая льдина, с брошенным стожком сена и сидящими, прыгающими возле него тремя или четырьмя, не сменившими шубки, белыми зайчатами. А на следующей льдине, метрах в ста, одиноко металась хитрая лисица, по-видимому, на этот раз перехитрившая саму себя, позарившаяся на беззащитных зайцев и попавшая впросак. Вероятно привыкшая за своё неблизкое путешествие ко всему, и не обращающая никакого внимания на свист и крики собравшихся на берегу людей. Вот появились оставленные кем-то громадные тракторные сани со стогом сена на них, наверное, хозяева поздно спохватились и не смогли спасти добро. Плыли мимо заборы, мостки, брёвна, части недавно ошкуренного деревянного сруба, полузатонувшие железные лодки парома. Ныряя и вновь появляясь на поверхности, проплыли чьи-то ворота со столбами и перекладиной. Чередой проследовали двухсотлитровые бочки из-под горючего, вероятно смытые с берегового склада.
А лёд всё шёл и шёл, громадные льдины не вписывались в повороты и въезжали в прибрежный кустарник, следующие за ними бились о передние, заталкивая их ещё дальше. С грохотом ломались ветки, подмытые берега обваливались, увлекая за собой растущие на них сосны и кусты черёмухи. Всё это плыло вниз по течению и застревало на ближайшем перекате. Река буйствовала несколько недель, постепенно успокаиваясь, и уже к концу месяца вошла в своё, обычное русло. О былом разгуле напоминали лишь сломанные кусты, завалы бревен на мелководье, мусор на берегу и кое-где застрявшие в кустах и оставшиеся на берегу льдины. Пришла весна!
Друзья
Мы жили в Северном городке и, как большинство детей военных, часто переезжали с места на место, менялись города, посёлки, школы. Приходило время расставаться с одними коллективами и вливаться в новые классы, многие помнят то любопытство в десятках детских глаз, когда ты стоишь перед классом, а учитель говорит:
– Познакомьтесь, это наш новый ученик!
Недельку – две ходишь с кличкой «Новенький», а потом появляются друзья, и ты становишься своим, как будто был здесь всегда. Некоторых родителей переводили очень часто, поэтому редкий счастливчик оканчивал школу с друзьями по первому классу. Обычно коллектив друзей – товарищество, существовало три-четыре года, а затем приходил приказ, и ребята разъезжались. Но оставались друзьями и переписывались годами, порой, будучи уже взрослыми.
На каком-то этапе взросления судьба свела вместе нас – троих надёжных, верных товарищей. Несмотря на то, что мы учились в параллельных классах и жили в противоположных концах военного городка, сближала ребят неистребимая тяга к путешествиям, жажда приключений, рыбачий азарт и любовь к суровой забайкальской природе.
Один из друзей – Владимир, из-за своей фамилии, среди сверстников был больше известен, как «Фома». Это был хорошо сложенный, круглолицый, коренастый парень с правильными чертами лица, чуть-чуть вздёрнутым носом, карими глазами, жестким ёжиком зачёсанных назад волос и ямочкой на волевом подбородке. Фома отличался большой физической силой, занимался штангой и боксом, доблестно защищал ворота в хоккейных баталиях. Как все сильные люди, был добродушен и выдержан, большого труда стоило вывести Фому из себя, но не меньших усилий требовалось для того, чтобы успокоить кем-то рассерженного друга. Вовка не переносил обмана и необязательности, никогда сам не опаздывал. Первым не применял свою недюжинную силу, к поверженным врагам был снисходителен, убегавшего противника не преследовал.
Другого друга звали Юрием, и странно было то, что охочие до всяких обидных прозвищ дети, его фамилию никак не трансформировали, он так и остался Жаровым. Причем реже – Юра, чаще – Жаров. Это был худощавый, среднего роста мальчишка, со слегка вытянутым лицом, немножко заострённым носом. Его большие, серые глаза казались ещё больше за стёклами квадратных, в тёмной оправе, очков. В целом лицо можно было назвать интеллигентным.
В походах отличался редкой выносливостью и трудолюбием. По характеру был полной противоположностью Фоме, не терпел пунктуальности, само слово «порядок» воспринимал как личное оскорбление, постоянно опаздывал на ранние выезды. Вместе с тем, всегда был в готовности помочь попавшему в беду товарищу, мог поделиться последним, в самых сложных ситуациях не выказывал трусости.
Третий из друзей, тоже Владимир, по многим показателям занимал серединку, являлся соединяющим звеном и генератором идей всей команды. За желание постоянно что-то мастерить звался «Делкиным» на прозвище не обижался, был достаточно крепким, выносливым, занимался теннисом и лыжами, в хоккейной команде играл нападающим.
В начальных классах все трое числились в отличниках и хорошистах, но в старших классах восьмилетней школы перешли в разряд середнячков. Смирились с этим положением, но когда нужда подгоняла и надо было подтягивать хвосты по какому-нибудь предмету, углублялись в учебу и, ценой неимоверных усилий, на какое-то время, исправляли положение. Не слыли особыми хулиганами, но и к пай-мальчикам не относились, могли постоять за себя, чем снискали уважение среди друзей и немногочисленных недоброжелателей.
Немного о наших верных железных друзьях – велосипедах. В посёлке, где не было никакого общественного транспорта, главным способом передвижения был велосипед. На нем ездили в гости, за хлебом, на реку купаться и на рыбалку, он был надежным другом в походах за грибами, ягодами, кедровыми шишками. Взрослые ездили на нем на аэродром и в дальние казармы. Местные жители на велосипеде выезжали на покос и в гости в соседний поселок за десять-пятнадцать километров. Порой старушка преклонных лет, с трудом передвигающаяся пешком, достаточно резво катила на велосипеде, звонком предупреждая играющую детвору о своём приближении. Вся трудность заключалась в процессе посадки бабушки на велосипед и последующей её остановки в конце маршрута.
Велосипед был необходимой вещью, его, как реликвию, передавали из поколения в поколение, от старшего к младшему и нередко за свой велосипедный век, он менял около десятка хозяев. В то время велосипедов в продаже было мало, и многие ребята ездили на агрегатах, доставшихся от отцов и старших братьев.
У троицы были свои велосипеды, разных возрастов, марок, каждый со своей историей и судьбой.
С наступлением первого тепла, мы садились на своих железных коней, и ставили их на зиму, когда снег уже хорошо укрыл землю, и ездить становилось скользко.
